Каждый раз, заплетая пальцами лиф её платья или помогая собирать длинные локоны лишний раз незаметно позволив себе приласкать очередную прядь, коснуться воздушно подушечками пальцев синеющую от синяка кожу на тонкой шеи - ощущал тлеющую ненависть ко мне, к себе, к моему запаху пропитавшему Мэри, к своим прикосновениям, голосу. Она снимала с себя кожу каждый раз после наших встреч, смотрела затравленным зверьком, но шла загипнозирозанной музыкой змеей и не могла противиться моему гипнозу. Я лишь улыбался, пока её муж трусливо под внушением отсиживался в одном из пабов. Аккуратно убирал её пряди за ушко или за спину. Подушечками пальцев изучал каждый сантиметр кожи и калечил в ответ на каждый прожигающий болью взгляд. Неужели она не видела насколько необходима мне до скрежета зубов в крошку, до дрожи пальцев с силой сомкнутых в кулак, до сводящих судорогой скул, до голодного взгляда, до новой порции крови в её организме. До исступления, до волчьего воя, до ломки одиночества, до страха потерять.